Так, один из разработчиков первоначального варианта плана «Барбаросса», занимавший одно время должность первого обер-квартирмейстера генерального штаба ОКХ, а затем командующего 6-й немецкой армией, фельдмаршал Паулюс, в 1948 г. (находясь уже в советском плену) отмечал, что «прорыв до Москвы единым ударом был невозможен по той причине, что у немецкого командования не имелось достаточного количества железнодорожного транспорта.
.. Вторая причина заключалась в том, что войска не располагали достаточными физическими и моральными силами, для того чтобы выполнить такое наступление»Считая необходимым создать мощные ударные кулаки, сосредоточить силы на решающих направлениях, немецкое командование пошло на риск и оставило район Припятских болот без должного оперативного прикрытия, что в последствии значительно затормозило продвижение ГА «Юг», а для ГА «Центр» создало проблему южного фланга{81}.
Отметим, что до второй мировой войны немецкими генералами (в том числе Ф. Гальдером, Г. Гудерианом и др.) был выдвинут ряд тактических установок и доведены до совершенства некоторые положения из области оперативного искусства, которые разрабатывались в германской армии еще до войны 1914–1918 гг., но потребовали затем тщательного анализа и пересмотра в связи с появлением новых видов вооружения. Речь идет о приемах и способах ведения боевых действий, которые к началу второй мировой войны стали служить двигателем для претворения в жизнь сокрушительной стратегии германской армии. Немцы и раньше стремились к достижению быстрой победы, но появление танков, скоростных самолетов, мобильных радиостанций заставляло их постоянно шлифовать уже известные положения военного искусства, которые обеспечивали молниеносный разгром врага.
Далее командующий сухопутными войсками отметил: «…Не может быть и речи о дальнейшем продвижении танков на восток, после овладения районом Смоленск. Русские дерутся не так как французы, они не чувствительны на флангах. Поэтому основным является — не овладение пространством, а уничтожение сил русских...» Браухич призывал уяснить невозможность дальнейшего продвижения массы пехоты на восток после овладения Смоленском и полагал, что «придется ограничиться чем-то вроде «экспедиционного корпуса», которому совместно с танками придется выполнять более глубокие задачи....» В заключении, главнокомандующий сухопутными войсками констатировал, что в целом «взгляды командования группы армий и ОКХ совпадают»{95}.
Очевидно, что в это время ОКХ довольно трезво оценивало сложившуюся обстановку на Восточном фронте и заботилось о том, чтобы, прежде всего, создать условия (как это предполагалось и до войны) для наступления на Москву. [34]
Штаб ГА «Центр» рассчитывал на то, что в результате разгрома советских фронтов под Вязьмой будут дезорганизованы и остальные участки обороны Красной Армии. В случае успеха операции немецкие войска окружали практически все силы советского Северо-Западного фронта и часть сил, подчиненных 17 октября Калининскому фронту в районе Валдая (западнее линии: Бологое — Вышний Волочек — Калинин).
Избранная командованием Западного фронта тактика прикрытия основных направлений возможного продвижения германских войск к Москве (в т.ч. главных дорог) заставляла части вермахта либо наступать на советские укрепленные позиции в лоб, либо обходить их по бездорожью. Более того, в этот период от командующих армиями в штаб ГА «Центр» стала поступать тревожная информация об ожесточенных столкновениях с русскими танками. Головной болью командующего 4-й армией генерал-фельдмаршала фон Клюге в конце октября — начале ноября 1941 г. была не размокшая почва и плохие дороги, а советская техника, контратакующая германские соединения. 2 ноября он доложил в штаб фон Бока:
После войны, на допросе, проводимом советскими военными представителями, бывший начальник штаба ОКВ фельдмаршал В. Кейтель скажет: «...В результате кампании 1941 г. стало ясно, что возникает момент известного равновесия сил между немецкими и советскими войсками. Русское контрнаступление, бывшее для верховного командования полностью неожиданным показало, что мы просчитались в оценке резервов Красной Армии. Тем более было ясно, что Красная Армия максимально использует зимнюю стабилизацию фронта для дальнейшего усиления пополнения и подготовки новых резервов. Молниеносно выиграть войну не удалось. Однако это ни в коем случае не отнимало у нас надежды новым наступлением достигнуть военной победы...»{506}
Если Кейтель еще рассчитывал на победу, то ряд других высокопоставленных руководителей рейха придерживались более скептической точки зрения на дальнейший ход войны. Командовавший в то время армией резерва генерал-полковник Ф. Фромм, учитывая создавшееся сложное положение в военной промышленности и имевший хорошее представление о наличии людских резервов Германии, должен был признать, что, продолжая эту войну, вермахт приближается к катастрофе. Министр по делам вооружений и боеприпасов доктор Фриц Тодт докладывал фюреру 29 ноября 1941 г., что окончание войны в пользу Германии возможно только на основе политического урегулирования{507}.
Многие крупные военачальники и офицеры вермахта также сознавали наихудшие для Германии последствия поражения под Москвой. Интересно ретроспективное восприятие некоторыми из них событий зимы 1941/42 г. Так, генерал Ф. Гальдер впоследствии назвал их «катастрофой» и «началом трагедии на Востоке», а генерал Блюментрит — «поворотным пунктом» кампании в России. Генерал Рудольф Бамлер (бывший командир 47-го моторизованного корпуса) утверждал, что «отступление 1941–1942 гг. было исходным пунктом большого военного кризиса, от которого немецкая армия ни материально, ни [179] морально так и не смогла оправиться». А адъютант Гитлера фон Белов в своих воспоминаниях события под Москвой отнес к «великому перелому в ходе второй мировой войны»{508}
Отметим, что как раз в тот момент, когда штабы немецких объединений намечали рубежи для устройства оборонительных позиций, командование советского Западного фронта подготовило специальную директиву относительно того, какой именно тактики следует придерживаться войскам РККА, чтобы осуществлять безостановочное наступление на запад и преодолевать сопротивление противника. Генерал армии Г. Жуков потребовал 9 декабря 1941 г. от всех командующих армиями категорически запретить ведение фронтальных боев. Он приказал шире применять обходы, а для этого формировать ударные группы, которые во вражеском тылу должны были уничтожать склады, артиллерийскую тягу и т.п. Предусматривалось атаковать немцев днем и ночью, обеспечивая войскам защиту от возможных контрударов противника{344}.
С каждой стороны трудностей было предостаточно, однако изложение в разных описаниях обеих сторон часто зависит от заказчика --- который платит. (Ф. М.)
Быстрое продвижение советских войск не позволяло немецким частям подготовить новую линию обороны надлежащим образом. Тыловые позиции в самое короткое время становились передовыми. Кроме того, соединения Красной Армии стали широко применять тактику обхода германских узлов сопротивления. Так, столкнувшись с крепкой, сравнительно хорошо подготовленной обороной частей вермахта на рубеже Истринского водохранилища, командование 16-й советской армии не стало продолжать лобовые атаки. Генерал К. Рокоссовский организовал две подвижные группы для наступления в обход водохранилища. К 15 декабря эти группы, совместно со 2-м гв. кавкорпусом генерала Л. Доватора, создали угрозу окружения немецких войск в этом районе и вынудили их [124] отступить{353}. Теперь германскому командованию приходилось срочно создавать оборону на рузском рубеже и поспешно отводить туда свои соединения{354}.
Как соединения вермахта, так и Красной Армии попадали в полуокружение, или же полностью теряли связь со своими тылами.
См. абзац (Ф.М.) раньше. У разных авторов по-разному. Кто платит, для того и пишут.
Восточнее Ржева и Сычевки действовали немецкие 5-й и 27-й армейские корпуса, которые 13 января 1942 г. были подчинены штабу генерала Рейнгардта. Эти корпуса также испытывали на себе неослабное давление советских войск, а их поражение грозило окружением как 3-й танковой армии, так и 9-й полевой. Однако здесь, для ликвидации прорывов вглубь немецкой обороны генерал Рейнгардт получил возможность использовать силы 7-й танковой дивизии{396}.
В конце концов, вопрос о том, в чью пользу склонится чаша весов в противоборстве на северном фланге, ГА «Центр» сводился к тому — за кем останутся линии транспортных сообщений. Контролируя узлы железных и автомобильных дорог, немецкое командование имело возможность снабжать свои силы необходимыми припасами, производить маневр войсками. Однако упомянутый разрыв на фронте 9-й армии северо-западнее Ржева означал, по сути дела, прекращение снабжения 23-го, 27-го армейских и 48-го моторизованного корпусов на участке железнодорожного пути Ржев-Оленино. Это стало фактом 12 января 1942 г. Штаб 9-й армии пока не видел возможности восстановить положение. Поражение 23-го корпуса и, следовательно, всей оленинской группировки немцев стало казаться генералу Штраусу лишь вопросом времени. 12 января 1942 г. командующий 9-й армией отмечал в телеграмме в штаб ГА «Центр», что «не получая снабжения, корпус [23 АК] не может долго сражаться, а может только умереть.» Штраус требовал немедленного отхода и высвобождения сил для закрытия бреши северо-западнее Ржева. Он понимал, что [139] отступление неизбежно повлечет за собой потери в тяжелом вооружении. Но по мнению командования армии, «речь идет о том, чтобы сохранить 23 АК, а не о потере части его боевой техники.»{397}
12 января 1942 г. штаб 9-й армии, опасаясь окружения, переместился в Вязьму. Стрелковые соединения советской 29-й армии завершили в районе Оленино окружение семи немецких дивизий, а введенный в сражение 11-й кавкорпус начал стремительно продвигаться к Вязьме. На левом фланге 9-й армии (на ее стыке с 16-й армией ГА «Север») немцы не в силах были сдержать прорыв 3-й и 4-й ударных армий, развивавших наступление на витебском и смоленском направлениях. Успешные действия этих объединений, а также 22-й армии привели к тому, что немецкий гарнизон, расположенный в г. Белый (части 246-й пехотной дивизии) оказался фактически блокированным с трех сторон. Дивизия имела лишь одну единственную дорогу, связывающую ее с основными силами ГА «Центр» — на Духовщину. Однако все попытки советских войск ворваться в Белый были отбиты. Бои на окраинах города продолжались с переменным успехом практически до начала марта следующего 1943 года.
Германские части не стремились развивать наступление на большую глубину. Они пробивали брешь в советской обороне, но не продвигались слишком далеко. Оставлять за спиной неуничтоженные гарнизоны РККА теперь никто не решался. Логично будет предположить, что немцы опасались тогда возможности самим оказаться в окружении. Их противник на деле доказал, что способен на смелые действия в отрыве от основных сил фронта. Страх перед его непредсказуемостью среди генералов ГА «Центр» многократно усилился со времени начального этапа операции «Барбаросса».
Трофейные документы подтверждают, что наиболее крупная группировка немецких армий на Восточном фронте — ГА «Центр» — весной 1942 г. не имела уже в своем составе дивизий способных участвовать в наступательных операциях большого масштаба.
В указанных боевых потерях я вижу решительную опасность для продолжения войны и, главным образом, для нации. Наш народ не обладает жизнеспособностью русского...»{545
Поражение под Москвой и его последствия обрели характер постоянно действующего фактора, который порождал, в зависимости от обстановки на фронтах, [209] внутриполитического и международного положения Германии, и постепенно углублял неуверенность за исход войны на всех уровнях немецких военных и гражданских властей, рядовых солдат и генералов, простых граждан и высших чиновников.
Свежие комментарии